«Вересковый мёд» - баллада Роберта Льюиса Стивенсона, основанная на шотландских легендах о войне между скоттами и пиктами в IX веке нашей эры. Уловка, к которой в конце рассказа прибегнул старик, заимствована Стивенсоном из германо-скандинавской мифологии. В «Старшей Эдде» два брата Гуннер и Хёгни знали о местонахождении Золота Нифлунгов, когда их схватили после битвы, Гуннер потребовал выдернуть из груди сердце своего брата. Когда же тот умер, Гуннер с уверенностью, что эту тайну он унесет с собой в могилу, сказал:
Был жив он - сомненье
меня донимало,
нет его больше -
нет и сомненья:
останется в Рейне
раздора металл,-
в реке быстроводной
асов богатство!
Пусть в водах сверкают
вальские кольца,
а не на руках
отпрысков гуннских!
Схожий мотив виден в действии Хагена из поэмы «Песнь Нибелунгов». Он мотивирует отказ раскрыть местоположение клада тем, что дал клятву трем королям, и пока хотя бы один из них жив (последний в живых был Гюнтер), он не может её нарушить. Когда же Гюнтера убивают, Хаген заявляет, что эту тайну он унесет с собой в могилу. Это героический мотив, прекрасно воссозданный Стивенсоном в своей балладе - то, что древние римляне называли «Mors Triumphalis», то есть смерть во имя Высшей идеи, а само стихотворение прекрасно иллюстрирует такие качества, как верность, честь и мужество.
Вересковый мед
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый - на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, -
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море - катились валы.
И вдруг голосок раздался:
- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! -
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
-Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед!
